Скотина такая. Рассказы о жизни, про жизнь и за жизнь сборник №5 - Алик Гасанов

– А в Турции шашлык говно…, – начальник неторопливо вымывает языком десну, собирая ошмётки креветок и сглатывает, запивая «Варштайнером», – Заказал в горшочке, думал… – Ту-урция!.. Цык… Говно. Ничем от нашего не отличается.

Все молча жуют, не понимая, шутка это или что?.. На всех взял десять литров «Жигулёвского», а перед собой «Варштайнер» поставил, три бутылки, говорит медленно, громко, с расстановкой:

– И, между прочим, в Праге тоже ни чё интересного… И «баранина на косточке» там говно, и утка по-пекински… Тоже…

Боже, какой противный, мерзкий человек!.. Срыгивает, деликатно прикрываясь салфеткой:

– Звыняюсь…

И опять чушь какую-то мелет.

Из ресторана напротив для понтов пригласили двух официантов, и Сергей Игоревич строго бдит, что бы они «отработали» на совесть:

– Я тебе за какой хер плачу?, – ловит он одного из них на мизинец за фартук, когда тот бесшумно пробегает мимо, – Ты чё, лоха во мне увидел?

Ничего непонимающий худющий парень с тяжёлым подносом в руках вопросительно улыбается и ждёт, когда Сергей Игоревич выдержит длинную паузу и продолжит с упрёком:

– Мусси долго ждать?

Нахватался названий всяких по заграницам, аж слушать противно. Верочка всякий раз еле сдерживает презрение от его «тирамису и мусси». Всех лакомств названия знает, свинья жирная. Официант, небось, тоже еле сдерживается. Бегом притащил полный поднос тарелочек с какой-то сладкой пастой, торопливо суетится, обмирая от мысли: «Только бы не уронить чего…»

– А в Вене, между прочим, Ирочка, мусси вообще говно!, – Сергей Игоревич горько поджимает мокрые губы, обращаясь к своему заму Ирине Ивановне, и отправляет крохотную ложечку себе в рот, хмурит брови, придирчиво пробуя мусси на вкус…

Все участливо качают головами, соболезнуя вздохом «да вы что?», некоторые даже переглядываются, мол «вы слыхали? В Вене-то…»

– М-да… М-да…, – Сергей Игоревич откидывается назад, оглядывает стол, секунду соображает и наливает ещё «Варштайнера», – а вот рахат-лукум в Праге мне понравился… Да… Рахат-лукум у них в Праге ни чё… Можно есть…

Все облегчённо вздыхают, искренне радуясь «ну, слава богу, хоть в Праге-то…»

– М-да… М-да…, – Сергей Игоревич опять невольно срыгивает в ладонь, – звыняюсь…

…Верочка старается не смотреть. Она радуется, что вокруг много народу, что ей не нужно держать ухо востро и ждать распоряжений, и она быстренько дожёвывает отбивную с лавашом, запивая вином. «По дороге надо будет молока взять, – думает она, – Этот боров уже нажрался и потерял интерес, так что скоро уже разойдёмся…»

– М-да…, – Сергей Игоревич кряхтит, допивает пиво и оглядывает коллектив.

На него иногда нападает барская блажь и он, как и сейчас, по-отцовски весело бросает щедрый и любящий взгляд, – Ну, как? Все Покушали?.. Никто голодным не остался?..

За столом несвязно шумят, мол, спасибо, Сергей Игоревич, все! А тот, как Дед Мороз на ёлке, мол, «не слышу!..»:

– Точно все?.. У?.. Не скажете потом, мол, Игорич, пива зажал?.. Всем шашлыка хватило?..

Все благодарят громче, и кто-то даже потешно хлопает себя по пузу, мол, ох, и обожрался же я, Игорич!..

– Ну, ладно… Поверю.. Поверю…, – начальник довольно крякает и грузно встаёт и все начинают шуметь стульями, и «корпоратив» закончился.

…Верочка знает, что сейчас перепуганные официанты соберут большие пакеты с остатками, чего не тронуто из еды (а на столе еды ещё на два таких «корпоратива»! ) и всё будет отнесено в хозяйский «Лексус», и Вера старается незаметно смешаться с толпой и удрать по-быстрее, пока начальник не придумал ещё какое-нибудь поручение для неё.

Быстренько одеваясь внизу в одиночестве, она зло вздыхает, в который раз возмущаясь и рассказывая самой себе, что целых двадцать человек (и она в том числе!) ежедневно работают, пашут, как лошади, так сказать, что бы эта жирная свинья грела своё безобразное тело в турциях и жрала мусси в прагах!.. «А у самого почерк, как у первоклашки, и „приказ“ он пишет через „е“!…» А они с мужем – оба с высшими образованиями – не могут ни то, что машину купить, а Турцию хоть раз в жизни себе позволить.

А потом она с молоком в сумочке двадцать минут мёрзнет на остановке, и рядом притормаживает «Лексус», и Сергей Игоревич, с дымной сигарой во рту, щедро приглашает:

– Подвезти вас, Верочка?

И Вера вдруг неожиданно для самой себя мерзко и кокетливо смеётся:

– Нет-нет, Сергей Игоревич!.. Спасибо вам!.. Сейчас муж подъедет! Спасибо, Сергей Игоревич!.. Спасибо вам!..

****

Паша-рыбак

… – Обделался с лёгким испугом, – не раз потом вспоминал тот случай местный шутник Василич, – так это и называется, по-моему…

…Паша Ковалёв был знатный рыбак. Нет, он был не из тех гавриков с закидушкой*, типа меня. Паша мужик солидный. Спиннингов у Паши пять штук, один лучше другого, с японскими катушками, и костюм водолазный у Паши, и ружей подводных несколько, и пневматика, и с резинкой. Паша если идёт на рыбалку, то едет за город на неделю, с палаткой и мангалом, рыбу привозит – пальчики оближешь. Бывало и осетра припрёт в полтора метра, и кефаль у Паши отборная – не меньше полторашки*, мельче не берёт. И раков Паша припрёт, шо семечек – пять мешков. Мы с пацанами этих раков потом до поносу… Соседи на Пашу не налюбуются. Паша с рыбалки приехал, весь подъезд рыбой обожрётся. Щедрый мужик, и весёлый.

А трудился Паша по вахтам. На Тенгизе* шоферил, денег кучу заколачивал. Завидный жених. Тридцать лет хлопцу, здоровенный, крепкий мужик. И во дворе Пашу уважали. Много не базарит, всё по делу разве. Если Паша сказал, значит не просто сказал, а рот попридержи лучше, и не вякай. Паша бутылку водки выпивает для разогреву только. Кулаки, как чайники. Мухи Паша не обидит, да оно и не к чему. Паша посмотрит только по-доброму, а уже все и примолкнут. Ещё-бы! Вот так вот по доброму на вас кто-нибудь смотрел? Который выше вас на две головы. И тяжелее кило на пийсят. Смотрел? Паше и ругаться не надо. Ухмыльнётся только, и всё. Тыр-пыр, восемь дыр.

…А потом Паша пропал на несколько месяцев, и привезли его ближе к осени. На носилках. Паша где-то в степи, на буровой установке, помогал кому-то из шоферов ковыряться под трактором. Грязюка жирная в полметра, дождик, а Паша с друганом трактор заглохший чинят, лежат под ним, и трактор какого-то чёрта поехал, и переехал гусеницей Пашу поперёк, вдавливая Пашу в грязь, и раздробил Паше кости таза в щепку… Только грязь и спасла-то.

…Привезли Пашу из госпиталя. Весь в гипсе Паша, словно кокон залеплен, из гипса трубочки торчат. И ходит к Паше медсестра, уколы делает, и пролежни растирает камфоркой. Огромадный Паша лежит который месяц уже на диване своём, телевизор смотрит. Дверь у него в квартире не закрывается круглые сутки. Соседи наведываются. Кто супу припрёт кастрюльку, кто из мужиков бутылочку. И очень скоро стали к Паше ходить всяко-разно… Отребье какое-то. Паше пенсию назначили по инвалидности хорошую, а живёт один. Деньги есть, а главное – Пашу медсестра колет морфием. Боли у Паши неимоверные, говорили. И Паша наш теперь законный морфинист. Кто-то натрепал, как видел, что Паша регулярно «шмыгает» себе в вену укольчик, а потом успокаивается, и даже весёлый становится, и потянулся к Паше наркоманский люд. Люди они приветливые, и кушать приготовят, и подушку поправят, если надо, и за «кое-чем» сбегают, а потом посидят коллективом по-тихому, Гребенщикова послушают негромко. Притон у Паши образовался, короче. А наркоши бывают разные. Есть порядочные скромные люди. Ширяется вон гляди себе по-тихоньку, и живёт спокойно. А есть дурачьё. То по-передозу* набуровит, обрыгается где-нибудь в подъезде, и валяется, пока менты не заберут. То, опять же, и сам в историю вляпается, и других за собой потащит, в ментовке всех дружков с потрохами сдаст. Самый паскудный народ наркоманский. Все как один мразь на мрази.

Конец ознакомительного фрагмента.